Пишет Windhose:
09.04.2014 в 20:17
Шестнадцатая куница,
А что, хорошая идея...
Да там было много хороших идей, но автор все слил . И раз пошла такая пьянка можно попросить разобрать сцену совета перед выдвижением в Врасту? Меня понятное дело интересует Манрик .
URL комментарияА что, хорошая идея...
Да там было много хороших идей, но автор все слил . И раз пошла такая пьянка можно попросить разобрать сцену совета перед выдвижением в Врасту? Меня понятное дело интересует Манрик .
читать дальшеАлва и Вейзель появились одновременно, следом потянулись и другие. Имхо, слишком мало сведений. Потом это вылезает в баг.
Бонифаций и не подумал освободить хозяйское кресло, но Алва, нисколько не смущаясь, уселся на раскрытое окно рядом с небольшим столиком, за которым обычно сидели порученцы. Когда Алве нужно, он демократичен хоть куда. Или просто проникся в епископу уважением. как вариант - не обращает внимания на такие мелочи.
От Проэмперадора исходил едва уловимый запах тубероз, и юноша вспомнил, что именно так благоухала рыжеволосая свояченица губернатора. Жилю было на что полюбоваться! Юноша встретился с насмешливым взглядом своего эра и опустил глаза. Он не подглядывал, но как объяснить это Рокэ?! Дик краснеет не только за себя, но и за Рокэ, раз уж тот не удосужился. Все же Марианна его не перевоспитала до конца в этом плане.
– Итак, Ваше Преосвященство, – невозмутимо произнес Ворон, – вы и эти господа хотели меня видеть.
– Эти воины, – ворчливо изрек епископ, – пришли с открытой душой, предлагая помощь, но гордые их оттолкнули, а недальновидные не выслушали. Недальновидным он, судя по всему, называет Манрика, именно тот утверждает чуть позже, что выслушивать их нет никакого смысла. Возможно, гордым он зовёт Оскара, ведь тот вступается за адуанов только наперекор Леонарду. Не было бы рядом начальника штаба - он бы не вступился, а, может, уже успел высказать адуанам своё фи в его отсутствие?
– Что может знать солдат, – бросился в бой Манрик, – оставивший свой пост? Товарищи этих скотов погибли в бою, а они удрали. Я обошелся с ними излишне мягко, их следовало повесить за дезертирство. Леонард чтит букву устава, но не только. Судит он здесь одновременно и с моральной точки зрения.
– Не судите опрометчиво, – блеснул глазами Бонифаций. Склонен к опрометчивости. Возможно, вспыльчивый характер, возможно, как раз из-за того, что привержен своим суждениям и в упор не видит чужую точку зрения, не умеет моделировать ситуацию с точки зрения другого участника.
– Господа, – примирительно сказал Вейзель, – раз они уже здесь, давайте их выслушаем. Курт, как всегда, миротворец)))
– Не имеет никакого смысла, – отрезал Леонард. Слишком резок, чего он боится? Уронить своё достоинство, пойдя на попятную? Непримирим, резок, хотя, возможно, уже начал понимать свою неправоту.
– Для вас, но не для нас, – вскинулся Савиньяк. Кавалерийский генерал был старше своего брата на тринадцать лет, но Арно отличался спокойствием и рассудительностью, а Эмиль не считал нужным сдерживать свои чувства. Эмиль только что разделил офицеров, поставив одного против всех. Что по этому поводу мог почувствовать Леонард, кроме обиды?
– Говорите, чада, – постановил Бонифаций, опустивший для такого случая кубок. Заметим, что Рокэ всё это время молчит.
Адуаны поднялись.
– Мы, – начал северянин, – стало быть, отлучились.
– Кто это может подтвердить? – скривился Манрик. – Никто! И в принципе по закону он прав. Скривился - это, вероятно, презрение по отношению к дезертирам.
– Но никто не может и опровергнуть, – заметил Феншо. До адуанов Оскару дела не было, но если начальник штаба лаял, командующий авангардом в ответ мяукал. В каком-то смысле это оправдывает адуанов, которые потом участвовали в его расстреле. За них вступился единственный офицер и то потому, что хотел насолить другому. Вопрос. Все-таки за что так не любят Лео? За то. что рыжий и несдержанный или здесь есть какие-то более значимые основания?
– Сначала, – перебил Рокэ, – назовитесь. Имя, звание, где служили.
– Клаус Коннер, младший теньент таможни, пост Бакра.
– Жан Шеманталь, младший теньент таможни, пост Бакра.
– И куда ж вы отлучились?
– На охоту, – потупился Клаус, – за тушканами. Господин капитан, царствие ему рассветное, дичины добыть просили, а у нас, осмелюсь доложить, собака…
– Где собака? – поинтересовался Рокэ, отцепляя от воротника рыжий волос. Так и есть, тубероза… Ох, сколько было по этому поводу хохмы... Однако Рокэ уже гений и стратег этакий уже придумал, как ему найти летучие отряды...
– Собака? – не понял Клаус. – Наша, что ли?
– Именно, – подтвердил Проэмперадор, – я хочу ее видеть.
Зачем эру понадобилась собака этих мужланов, Ричард не представлял, но Рокэ после дневных подвигов явно пришел в игривое настроение.
Жан и Клаус переглянулись, вновь став похожи, как родные братья.
– Если господин Прымпирадор не шутют, – выдавил Жан.
– Не шутю. – Алва кивком указал Дику на вино, епископа и гостей. Отлично, играет в своего.
не слишком значимый для Лео кусок– Осмелимся доложить, пес на улице ждет. Дозвольте привести.
– Ведите, чада, – велел Бонифаций, принимая из рук Дика полный кубок. Адуан, все еще сомневаясь, скрылся за дверью и тут же вернулся, ведя за ошейник большого грязно-белого безухого и бесхвостого пса с черным пятном на морде. Собака, как и хозяин, пребывала в полной растерянности, не зная, то ли ей рычать, то ли вилять заменявшим хвост обрубком.
– На охотника за тушканами он не похож, – заметил Алва, заинтересованно разглядывая куцего, – я бы сказал, что это волкодав.
– Так и есть, – подтвердил Жан, – бакранская псина, но, прошу меня простить, Лово в степи любой след отыщет. Чутье – прям как у лисицы.
– Прелестно, – маршал одобрительно взглянул на урода, в ответ нерешительно взмахнувшего обрубком, – значит, Лово… Прикажите ему лечь и говорите дальше. Тушкана добыли?
Таможенник положил руку на холку пса, и тот молча опустился на губернаторский ковер, положив морду на вытянутые лапы. Клаус и Жан снова переглянулись.
– Господин Прымпирадор, чего говорить-то? Тушкана-то мы добыли, а как возвертаться стали, – глядим – дым. Подъезжаем – заместо поста – головешки. Наших-то, прошу заметить, две дюжины, считая капитана и нас, грешных, а седунов, жабу их соловей, лапа целая навалилась.
– Лапа? – не понял Вейзель.
– Ну, седуны так отряды свои прозывают. Они ж того, прощения просим, вбили в бошки, что от барсов пошли.
– Седунами в Варасте зовут бириссцев, – вмешался Бонифаций, – сии язычники и впрямь считают прародителями своими ирбисов, а изгнанные ими бакраны и того хуже, полагают себя детьми козла. Бириссцы считают зазорным любое дело, кроме воинского, а как отрокам приходит пора воинами становиться, их безбожные жрецы что-то делают, от чего у юнцов волосы седеют. Оттого и седуны. Ходят они лапами, в каждой две сотни язычников, и над ними главный, в барсовой шкуре. Прочие человеки для них хуже скотов…
– Вы, епископ, нарисовали прелестный портрет. Седые варвары в барсовых шкурах – это так романтично, мой оруженосец, без сомнения, будет в восторге. Но, насколько мне известно, вышеупомянутые седуны по нашу сторону гор особых вольностей себе не позволяли. – Рокэ повернулся к адуанам. – Губернатор доносит, что в Варасте сейчас больше двадцати тысяч бириссцев, это правда?
– Вранье, – отрезал Клаус, – хорошо, если лап двадцать наберется. Да им больше и не надо – нагрянули, пожгли, порезали и назад. Их дело такое, разбойничье. Чтоб побыстрей да потише, большими стаями они не ходят.
– Очень хорошо, – кивнул Рокэ. – Лово, если что, их учует?
– Еще бы, – Клаус любовно взглянул на своего урода, – он у нас такой, кого хошь выследит.
– Почему вы меня искали?
– Господин Прымперадор, – начал Жан, но Бонифаций договорить таможеннику не дал:
– А потому, что сии воины знают многое, что родившимся не в Варасте неведомо, и желают отплатить злокозненным язычникам за их непотребства. Жан и Клаус собрали таможенных стражей, охотников и пастухов, коих судьба привела в окрестности Тронко, и желают возложить жизни свои на алтарь отечества.
– Мои разведчики обойдутся без дезертиров, – скривился Леонард Манрик, – я не верю этим людям. Нам внушают, что против нас не больше четырех тысяч, тогда как совершенно точно известно, что в Варасте действует пятнадцатитысячная армия. Важная деталь: в подчинении у Манрика находились некие разведчики, о которых более в тексте нет ни слова. И, кстати, он имеет полное право не верить людям, взявшимся неизвестно откуда и утверждающим то, что противоречит официальным сведениям. Налицо подтверждение того, насколько Леонарду трудно вырваться за очерченные в его сознании рамки. Вся его жизнь это подтверждает. Возможно, ему пришлось когда-то выучить, что самостоятельность равняется неприятностям.
– Вам бы, сударь, прошу прощения, с такой верой в то, что сами не видели, клириком быть, – вдруг выпалил Жан. – Нет там пятнадцати тыщ и не было никогда. Седуны не числом берут, а наглостью да нашей глупостью… Вообще-то говоря, это оскорбление. И будь Жан дворянином. его следовало бы вызвать. Как за оскорбление дворянина. так и за оскорбление служителей церкви и официальной религии косвенно. А несдержанный Манрик, конечно, вспылил.
– Еще одно слово, дезертир… – Манрик поднялся, его лицо стало белым. Собака подняла голову и глухо заворчала, епископ поставил кубок, намереваясь ответить, но не успел. Деталь просто мимими) Бледнеть от гнева это так мило, наверное, все веснушки сразу проступают)))
– Сядьте, генерал. – Рокэ и не подумал повысить голос, но «навозник» молча упал в кресло. – Никто вам этих людей не навязывает. Значит, хотите с армией идти? Беспрекословное подчинение вышестоящему - оно же следование букве устава - или подчинение, потому что это Рокэ Алва? Немудрено, что из этого потом вывели страстный юст где-то на подохшем кинк-фесте.
– Так точно, – выпалил чернявый.
– Оба решили? – Голос Алвы был все таким же ровным.
– А то как же, – удивился Клаус, – мы ж все на пару. Мимоходом - Да здесь можно подумать все, что угодно!
– Приказ о вашем производстве в капитаны и введении в командование двумя отрядами разведчиков из числа бывших адуанов и варастийских добровольцев будет готов через час. Господа, – Рокэ отвернулся от остолбеневших варастийцев, – утром мы выступаем. Кроме адуанов, со мной пойдет девять тысяч человек – пять конных полков, три пеших, кэналлийцы и часть артиллерии. Граф Манрик, вы принимаете командование над остальной частью армии. Ваше дело защищать Тронко и особу губернатора. Начальником штаба у вас остается Хэвиленд. Вот куница долго думала, какой титул носят младшие сыновья не наследующие по прямой линии, оказалось, что как у отца. по крайней мере, средний сын точно, а вот как их не путают? Второе - Леонарда только что повысили в должности, а ведь начальником штаба был он. Теперь он командует двадцатью тысячами человек, если не ошибаюсь, и обороной города и реки по береговой линии. А Алва не может исключать, что в отсутствие его может произойти всё, что угодно. Знает, на кого оставляет, настолько ему верит или видит в нём что-то, какой-то талант? Потом говорится, что Лео никакой военный, но вроде как с логистикой и администрированием у него все в порядке, так что, может, Алва знает что делает и полагает, что вероятность нападения мала: в степи остаются еще силы, а переправа будет разрушена, отрезая Тронко от Варасты и барсов.
Маро, Шенонсо, Монтре, вы поступаете в распоряжение Манрика. Барон Вейзель, граф Савиньяк, маркиз Дьегаррон, виконт Феншо-Тримэйн, полковник Бадильо, прошу вас отдать соответствующие распоряжения своим людям и к полуночи вернуться ко мне за соответствующими указаниями. Ваше Преосвященство, примите мою благодарность, вы нам очень помогли. А вот здесь и был косяк. Алва обращается к Маро, Шенонсо, Монтре так, будто они в комнате, однако читатель уже успел про них забыть и не представлял их в комнате. К тому же ни одному из них не дано ни одной реплики, фон, картонки, едва различимые на фоне стены.
– Я отправляюсь с вами, – не терпящим возражения тоном заявил епископ, – дабы укреплять дух богобоязненного воинства и нести многомерзким язычникам свет олларианства.
– Как пожелаете, Ваше Преосвященство, но удобств не обещаю.
– Тело наше подчиняется душе нашей. – Бонифаций тяжело поднялся и направился к выходу. Рокэ с невозмутимым лицом открыл перед святошей дверь и вышел вместе с ним и кэналлийцами. Таможенники и их пес убрались следом.
– Надеюсь, господин генерал, вы с двадцатью тысячами удержите врага за Рассанной до нашего возвращения? – Оскар Феншо нежно улыбнулся Манрику. Издевается.
– Если вы вернетесь, – огрызнулся Леонард, – эти мужланы заведут вас в ловушку, это так же верно, как… Лео не знает, как отвечать, не обращает всё в шутку, а говорит серьезно: он в самом деле опасается худшего, потому что привык воевать по книгам. Он, наверное, в принципе пессимист и не ждет от жизни ничего хорошего.
– Как то, что вы попадете из пистолета в пролетающую корову, – заметил Савиньяк, натягивая перчатки. Милле, ну вот зачем? Он не видит, что человек выпускает шипы в ответ на всякий раздражитель? Ему охота еще поддеть?
– Дурной пистолет, – буркнул «навозник», – вы это знали, потому и предложили пари.
– Я и впрямь знал пистолет, – не стал спорить кавалерист, – и еще я знал стрелка. Лео плохо стреляет? Возможно, уделял этому мало времени, значит, его интересовало что-то другое?
– Уймитесь, господа, – прикрикнул Вейзель, – может быть, мы расстаемся навсегда, не стоит на прощание вспоминать о всяких глупостях. Миротворец и пессимист.
– О каких именно? – Рокэ стоял в дверях, с ленивым любопытством разглядывая набычившегося Манрика. – Я, кажется, слышал слово «пистолет». Лео не знает, как отвечать! Возможно, с подчиненными он и остер на язык, хотя вряд ли, он, наверное. просто на них орет. Он в самом деле не знает, что ответить равному и толкьо надувается. Уход от конфликта - выучил, что ничем хорошим они не заканчиваются, а так как фехтует он тоже плохо, возможно, его уже когда-то проучили?
– Ерунда, – махнул рукой Вейзель. – Манрик поспорил с Савиньяком, что собьет из его пистолета воробья с соседней крыши, но промахнулся.
– Все дело в пистолете, – стоял на своем Леонард. Спорит до последнего? Второй раз он стоит на своем, не желая признавать очевидного и утверждая, что прав. Причины? Самоутвердиться?
Рокэ шагнул к Эмилю.
– Пистолет!
Кавалерист с готовностью протянул Алве оружие, он молчал, но глаза его смеялись. Рокэ взял пистолет правой, переложил в левую и, почти не глядя, пальнул в сторону окна. Комната наполнилась пороховым дымом, но стоявшая на подоконнике бутылка не пострадала.
– Видите, – удовлетворенно произнес Леонард Манрик, – из дурного пистолета промахнется даже лучший стрелок. Эмиль знал, что Алва справится, но не знал, что так. Леонард же подумал было, что получил подтверждение хоть чему-то из своих утверждений, но тут...
– Верно и обратное, – Алва бросил злополучное оружие на стол, – дурной стрелок промахнется даже из лучшего пистолета. Алва недвусмысленно дал ему понять, что он стрелок плохой...
Ответить Манрик не успел. Савиньяк с воплем «Леворукий, и все твари его, вот это выстрел!» – вытянул руку в направлении камина. Три свечи, стоявшие на каминной полке, погасли. ...а Эмиль окончательно добил.
Куница не претендует на объективность и психологизм анализа. вполне возможно, что к её словам примешивается фанонный образ Манрика, трогательный и немного неуклюжий.